Неточные совпадения
Райский все шел тихо, глядя душой в этот
сон: статуя и все кругом постепенно оживало, делалось
ярче… И когда он дошел до дома, созданная им женщина мало-помалу опять обращалась в Софью.
Вы ослеплены, объяты сладкими творческими
снами… вперяете неподвижный взгляд в небо: там наливается то золотом, то кровью, то изумрудной влагой Конопус,
яркое светило корабля Арго, две огромные звезды Центавра.
Полеты во
сне повторялись, причем каждый раз мне вспоминались прежние полеты, и я говорил себе с наслаждением: тогда это было только во
сне… А ведь вот теперь летаю же я и наяву… Ощущения были живы,
ярки, многосторонни, как сама действительность…
Наибольший успех полета обозначался достижением мельницы, с ее
яркими брызгами и шумом колес… Но если даже я летал только над двором или под потолком какого-то огромного зала, наполненного людьми, и тогда проснуться — значило испытать настоящее острое ощущение горя… Опять только
сон!.. Опять я тяжелый и несчастный…
Однажды ночью мне приснился
яркий и тяжелый
сон.
То было ощущение, усиленное
сном, но вызванное реальным событием — разлукой с живым и любимым человеком. Как это ни странно, но такое же ощущение,
яркое и сильное, мне пришлось раз испытать по поводу совершенно фантастического
сна.
И я почувствовал, что та девочка моего детского
сна, которую я видел зимой на снегу и которую уничтожило летнее
яркое утро, теперь опять для меня найдена: она в серой шубке и вошла с первым снегом, а затем потонула в сумраке темного вечера под звон замирающих бубенчиков…
Самый фантастический
сон обратился вдруг в самую
яркую и резко обозначившуюся действительность.
Я начинал надеяться, что наказание мое ограничится заточением, и мысли мои, под влиянием сладкого, крепительного
сна,
яркого солнца, игравшего на морозных узорах окон, и дневного обыкновенного шума на улицах начинали успокаиваться.
Протопоп опять поцеловал женины руки и пошел дьячить, а Наталья Николаевна свернулась калачиком и заснула, и ей привиделся
сон, что вошел будто к ней дьякон Ахилла и говорит: «Что же вы не помолитесь, чтоб отцу Савелию легче было страждовать?» — «А как же, — спрашивает Наталья Николаевна, — поучи, как это произнести?» — «А вот, — говорит Ахилла, — что произносите: господи, ими же веси путями спаси!» — «Господи, ими же веси путями спаси!» — благоговейно проговорила Наталья Николаевна и вдруг почувствовала, как будто дьякон ее взял и внес в алтарь, и алтарь тот огромный-преогромный: столбы — и конца им не видно, а престол до самого неба и весь сияет
яркими огнями, а назади, откуда они уходили, — все будто крошечное, столь крошечное, что даже смешно бы, если бы не та тревога, что она женщина, а дьякон ее в алтарь внес.
А море — дышит, мерно поднимается голубая его грудь; на скалу, к ногам Туба, всплескивают волны, зеленые в белом, играют, бьются о камень, звенят, им хочется подпрыгнуть до ног парня, — иногда это удается, вот он, вздрогнув, улыбнулся — волны рады, смеются, бегут назад от камней, будто бы испугались, и снова бросаются на скалу; солнечный луч уходит глубоко в воду, образуя воронку
яркого света, ласково пронзая груди волн, — спит сладким
сном душа, не думая ни о чем, ничего не желая понять, молча и радостно насыщаясь тем, что видит, в ней тоже ходят неслышно светлые волны, и, всеобъемлющая, она безгранично свободна, как море.
Илье вспоминались голубые
сны товарища, и пред ним вставал образ Якова, тоже весь голубой, лёгкий, прозрачный, с
яркими и добрыми, как звёзды, глазами…
Я проснулся с отяжелевшею, почти разбитою головой. Тем не менее хитросплетения недавнего
сна представлялись мне с такою ясностью, как будто это была самая
яркая, самая несомненная действительность. Я даже бросился искать мой миллион и, нашедши в шкатулке последнее мое выкупное свидетельство, обрадовался ему, как родному отцу.
…Все труднее становилось с этими как будто несложными, а на самом деле странно и жутко запутанными людьми. Действительность превращалась в тяжкий
сон и бред, а то, о чем говорили книги, горело все
ярче, красивей и отходило все дальше, дальше, как зимние звезды.
Но вдруг опять…
Сон это или действительность? Копыта наших лошадей гулко стучат по деревянной настилке моста… По обеим сторонам не камни, не река, не скалы с шумящими вверху деревьями, а перила моста и… фонари! Впереди какое-то двухэтажное здание с светящимися окнами и
яркие цепочки фонарных огоньков уходят в перспективу улицы…
Молодой
сон был нашим спасеньем в этом долгом пути. Убаюкиваемые неровной дорогой, ленивой трусцой лошадей, позваниваньем бубенцов и однообразием картин, мы проводили большую часть времени в полузабытьи. Засыпая иной раз при свете тусклой вечерней зари и просыпаясь темною ночью под шипенье легкой метели, я часто терял границу между
сном и действительностью.
Сны порой бывали теплые и
яркие, как действительность, холодная действительность походила на кошмарный
сон.
Он проснулся;
сны иногда бывают так
ярки, так выразительны, что нельзя им не верить.
Ослепительно
яркое солнце заливало круглую комнату, когда я подняла отяжелевшие со
сна веки.
Что это? Во
сне или наяву? Сильная, смуглая рука бека протянута дедушке Магомету. Тот от души пожимает ее. Потом, точно какая-то высшая сила толкает их друг к другу, и оба мои дедушки обнимаются у меня на глазах… Нина бек-Израэл, ликуй! Нина бек-Израэл, если в душе твоей порой бывает темно и печально, то сегодня все озарено
ярким солнечным светом!..
Все, что казалось мне ночью
сном или сказкой, оставалось при свете дня самой настоящей действительностью. И какой чудной, какой
яркой действительностью! Со мной был мой друг! Со мной была Гуль-Гуль!
На Волге человек начал удалью, а кончил стоном, который зовется песнью;
яркие, золотые надежды сменились у него немочью, которую принято называть русским пессимизмом, на Енисее же жизнь началась стоном, а кончится удалью, какая нам и во
сне не снилась.
За время
сна Андрея Ивановича небо очистилось, и
яркие лучи лились в окно. Конфорка самовара и медная ручка печной дверцы играли жаром, кусок занавеси у постели просвечивал своими алыми розами, в столбе света носились золотые пылинки; чахлые листья герани на окне налились ярко-зеленым светом.
Даже в самые
яркие весенние дни он кажется покрытым густою тенью, а в светлые, лунные ночи, когда деревья и обывательские домишки, слившись в одну сплошную тень, погружены в тихий
сон, он один как-то нелепо и некстати, давящим камнем высится над скромным пейзажем, портит общую гармонию и не спит, точно не может отделаться от тяжелых воспоминаний о прошлых, непрощённых грехах.
Яркие звезды засверкали на темном своде небесном, луна, изредка выплывая из-за облаков, уныло глядела на пустыню — северная ночь вступила в свои права и окутала густым мраком окрестности. Около спавшей крепким
сном, вповалку, после общей попойки, по случаю примирения Павла с Чурчилой, дружины чуть виднелась движущаяся фигура сторожевого воина.
Княжна Людмила вздрогнула, как бы очнувшись от
сна, но это не помешало ей через минуту
яркими красками описывать своей подруге-служанке церемонию погребения, обед и в особенности внешность князя и сказанные им слова.
Вдруг
яркая краска покрыла ее ланиты, — она вспомнила последние минуты, проведенные у изголовья раненого Воротынского: он забылся первым, здоровым
сном; мертвенно-бледные щеки покрылись легким, нежным румянцем, русые кудри сбились на лоб, точно высеченный из мрамора. Он был так увлекательно хорош, и между тем княжна принуждена была с ним расстаться.
Яркие звезды засверкали на темном своде небесном, луна, изредка выплывая из-за облаков, уныло глядела на пустыню — северная ночь вступила в свои права и окутала густым мраком окрестности. Около спавшей крепким
сном, вповалку, после общей попойки по случаю примирения Павла с Чурчилою, дружины чуть виднелась движущаяся фигура сторожевого воина.
На этой мысли он заснул тревожным
сном уже тогда, когда
яркое утреннее августовское солнце усиленно пробивалось сквозь тяжелые гардины окон занимаемого им номера.
Сны эти были так
ярки, а действительность так скучна и однообразна, что воспоминания мало отличались от действительности.
Он недурно знал небо, его глубокую дневную синеву и белогрудые, не то серебряные, не то золотые облака, которые проплывают тихо: часто следил за ними, лежа на спине среди травы или на крыше. Но звезд полностью он не знал, так как рано ложился спать; и хорошо знал и помнил только одну звезду, зеленую,
яркую и очень внимательную, что восходит на бледном небе перед самым
сном и, по-видимому, на всем небе только одна такая большая.